Красное небо

В тяжелейших воздушных сражениях 1943—1944 годов советские ВВС не только смогли сдержать натиск Люфтваффе, но и постепенно завоевать оперативное превосходство в воздухе, которое сохранилось до самого конца войны.

В тяжелейших воздушных сражениях 1943—1944 годов советские ВВС не только смогли сдержать натиск Люфтваффе, но и постепенно завоевать оперативное превосходство в воздухе, которое сохранилось до самого конца войны
Первой успешной для советских ВВС операцией в войне стало сражение в небе над Кубанью, длившееся с середины апреля до начала июня 1943 года. После разгрома под Сталинградом немецкие группы армий «А» и «Дон» закрепились в районе Ростова и на Таманском полуострове. Быстро построив на Тамани сильно укрепленную линию обороны, получившую название Голубая линия, немцы надежно прикрыли Крым, что позволяло им контролировать все морские коммуникации. Фактически все пространство между Черным и Азовским морями представляло собой сплошную линию обороны. В результате части Северо-Кавказского фронта, начавшие наступление в марте 1943 года, довольно быстро «увязли» в районе Новороссийска, неся большие потери. Выходом из сложившейся ситуации стала блестящая морская десантная операция, проведенная в районе Мысхако и позволившая советским войскам захватить небольшой плацдарм, получивший название Малая земля. Именно из-за Малой земли и развернулась крупнейшая с начала войны воздушная битва. 17 апреля одна из лучших в Люфтваффе эскадр пикирующих бомбардировщиков StG2 под командованием Эрнста Купфера начала «обработку» советского плацдарма, обрушив на него несколько сот тонн авиабомб. Только за один этот день немецкие пикировщики совершили около 500 боевых вылетов, то есть каждый из летчиков вылетал не менее 5 раз!
Советским истребителям не удалось помешать «Юнкерсам-87», или «Штукам», из-за энергичного противодействия противника. Положение приобрело настолько угрожающий характер, что маршал Георгий Жуков и командующий ВВС маршал Александр Новиков приняли решение о срочной переброске на Кубань трех авиакорпусов и 267-й истребительной авиационной дивизии (ИАД) из резерва верховного командования. Таким образом, общее количество советских самолетов в этом районе превысило 1 000 единиц, и уже на следующий день в небе над Мысхако началось ожесточенное воздушное сражение. В течение месяца на этом участке протяженностью 30 км каждый день происходили беспрерывные воздушные бои с участием истребителей, бомбардировщиков и штурмовиков. И надо сказать, что именно в ходе этих сражений тактика советских ВВС значительно усовершенствовалась.
К началу июня 1943-го интенсивность воздушных боев резко снизилась. Причиной тому послужила переброска всех немецких штурмовиков и бомбардировщиков на центральный участок фронта — под Курск. Советские ВВС также начали передислокацию в этот район. Именно там должна была решиться судьба войны.
В июне 1943 года в районе так называемого Курского выступа немецкое командование сосредоточило около 2 000 самолетов, что составило 70% всей авиации, дислоцированной на Восточном фронте. Истребительные эскадры противника имели на вооружении значительное количество самых современных на тот момент «Фокке-Вульфов 190 А-4», оснащенных 4 пушками и 2 пулеметами. В распоряжении штурмовых эскадр поступили последние модификации пикировщика Ju-87G с двумя 37-миллиметровыми пушками на борту в подвесных контейнерах, а также бронированные штурмовики «Хеншель-129», предназначенные для эффективной борьбы с танками.
Советское командование с учетом резервов располагало на Курском направлении примерно 5 000 самолетов всех типов. Сражение началось 5 июля 1943 года. По свидетельствам участников и очевидцев битвы, ничего подобного не видел никто и никогда. Сотни советских и немецких самолетов одновременно находились в воздухе, ожесточенные бои велись на всех высотах — от нескольких километров до нескольких метров над землей.
Почти шестеро суток истребителям Люфтваффе удавалось удерживать захваченное на первых порах преимущество в воздухе. Добиться этого они смогли ценой неимоверного напряжения сил: 5 — 6 вылетов в день были тогда совершенно обычным явлением, некоторые же пилоты совершали до 9 ежедневных вылетов!
Советские ВВС не сразу «втянулись» в сражение. И хотя самолетов было много, летали они небольшими группами, не превышавшими 10 машин. Система наблюдения, оповещения и наведения самолетов на цели противника поначалу была далека от идеала, да и внедрение «кубанского» метода шло с большим трудом. В результате советские истребители зачастую оказывались не там, где нужно, что существенно упрощало задачи немецких пилотов.
Сложившуюся ситуацию удалось выправить лишь к 10 июля, когда командиры авиакорпусов и дивизий начали лично руководить авиачастями по радио, находясь при этом на передовых позициях наземных войск и координируя действия летчиков в «режиме реального времени». В бой стали посылать не мелкие группы самолетов, а сразу целые полки, насчитывающие от 30 до 40 машин.
Благодаря тому что почти на всех новых Як-7 и Ла-5, не говоря уже о первоклассно оснащенных «лендлизовских» «Аэрокобрах», были установлены радиостанции, появилась возможность наводить их на самолеты Люфтваффе по радио, что исключало необходимость непрерывного патрулирования, как это было раньше.
Помимо этого, советская сторона для обнаружения самолетов противника развернула 6 радиолокационных станций (РЛС), показавших себя с самой лучшей стороны. К тому же была развернута целая сеть наземных постов наблюдения, каждый из которых имел теперь телефонную связь. И пусть вся эта система действенного раннего обнаружения и наведения на противника своих истребителей по радио была во многом скопирована с немецкой, она сразу позволила вывести управление воздушным боем на совершенно другой уровень. Безусловно, не всегда хватало четкости действий в сравнении с доведенной до автоматизма немецкой системой, и тем не менее советские истребители успевали все чаще перехватывать немецкие бомбардировщики до их захода на цели, а не после.
К тому же именно тогда сформировался и получил свое развитие особый боевой порядок советских истребителей, просуществовавший до самого конца войны и получивший название «кубанская этажерка». Суть его состояла в том, что истребители, находящиеся в воздухе, эшелонировались по высоте в несколько ярусов, что существенно затрудняло немцам проведение внезапных атак и позволяло советским истребителям компенсировать проигрыш в скороподъемности.
В ходе тех боев отлично показал себя 16-й Гвардейский истребительный авиационный полк (ГИАП), возглавляемый выдающимися летчиком Александром Покрышкиным и имевший на фоне других полков минимальное количество потерь и самую высокую результативность. Сам же Покрышкин в небе над Кубанью сбил 16 самолетов, а командир эскадрильи из его полка Дмитрий Глинка — 21.
12 июля наземное наступление немцев на Орловском направлении захлебнулось, положив начало контрнаступлению советских войск, начавшемуся 3 августа на Белгородском направлении. Тот факт, что немцы потерпели неудачу, становился совершенно очевидным. В результате стремительной атаки советских танков на северном фасе Курского выступа дело и вовсе «запахло» разгромом, но тут в ситуацию вмешались Люфтваффе, сумевшие буквально спасти отступающие наземные части. Штурмовые эскадры StG 1 и 2 смогли ценой чудовищных потерь остановить продвижение советских танков в районе Карачева. В результате в некоторых немецких эскадрильях осталось не более чем по одному самолету!
Боевые действия на Курской дуге продолжались до середины августа, но ни о чем, кроме стабилизации линии фронта, немцы уже не помышляли. В этом грандиозном сражении Люфтваффе, потеряв около 1 000 самолетов против 2 500 советских, сделали максимум возможного, но даже этого оказалось недостаточно.
Особенно тяжелые потери понесли их бомбардировочные и штурмовые эскадры, восстановить прежний уровень подготовки которых так и не удалось до самого конца войны. У истребителей потери были не столь высоки, но во множестве хаотичных и беспощадных «собачьих свалок» погибло слишком большое количество «экспертов» и просто «крепких» пилотов, составлявших костяк истребительных эскадр. С этого момента уровень Люфтваффе стал снижаться. И пусть это снижение нельзя было назвать обвальным — до самого финала их эскадры сумели сохранить высокую боеспособность, но немецкие пилоты были уже вынуждены думать не столько о красивых победах, сколько о простом выживании. Гюнтер Ралль, одержавший 275 побед, так охарактеризовал то время: «Ближе к середине второй мировой войны, в 1943—1944 годах, русские накопили большой опыт ведения боевых действий, и у них появились машины, отвечавшие требованиям тех дней».
Стремясь остановить лавину американских стратегических бомбардировщиков В-17 и В-24, немцы были вынуждены перебросить с Восточного на Западный фронт половину всех своих истребителей, оставив на протяжении всего советского фронта не более 395 машин. В итоге преимущество советских истребительных авиачастей возросло десятикратно.
К середине войны в советских ВВС появилось множество признанных мастеров воздушного боя и сегодня известных едва ли не всем: Иван Кожедуб, Александр Покрышкин, Георгий Речкалов, Арсений Ворожейкин, Алексей Алелюхин, Георгий Костылев, Александр Клубов и многие другие летчики-асы.
Но, к сожалению, лишь очень узкому кругу людей, связанных с авиацией, известно, что самым результативным советским асом Великой Отечественной войны, одержавшим более сотни побед, является Иван Евграфович Федоров.
В 1932 году, будучи 18-летним, Иван Федоров, подобно тысячам своих сверстников, поступил в школу военных пилотов, где сразу же проявились его уникальные способности. Уже через 7 месяцев он на «отлично» сдал все экзамены за два года обучения и даже был награжден денежной премией и ценным подарком самим наркомом обороны Ворошиловым. Затем Федоров был направлен в должности младшего летчика в одну из авиачастей Киевского особого военного округа, где через два года интенсивных полетов и тренировок в возрасте 21 года(!) был назначен командиром 17-го авиаполка 56-й авиабригады.
В 1937-м Федоров в числе многих известных летчиков того времени отправился в Испанию выполнять «интернациональный долг». Почти за год войны Федоров одержал 20 воздушных побед и совершил два тарана. После Испании был Халхин-Гол, а затем Финская война. Вернувшись на родину, он был представлен к званию Героя Советского Союза. Но получить Золотую Звезду Федорову было не суждено.
На проводящемся в Кремле банкете в честь «воинов-интернационалистов», куда были приглашены и летчики, и пехотинцы, и танкисты, и моряки, возникла драка, закончившаяся стрельбой. Были и жертвы. Федоров, попавший под «горячую руку» сотрудников НКВД, был объявлен одним из зачинщиков скандала. В результате представление на «героя» было отозвано, а на Лубянке на Федорова заведена особая папка.
Из ВВС Федорову пришлось уйти. Он стал испытателем в КБ Лавочкина. Но НКВД так и не оставило летчика в покое и сделало все, чтобы сломать ему и жизнь, и карьеру…
Война застала Федорова в Горьком, где он работал на заводе испытателем. Целый год он безрезультатно «бомбардировал» высшие инстанции рапортами с просьбой отправить его на фронт, а в июне 1942-го попросту сбежал на войну на опытном истребителе ЛаГГ-3, сделав на прощание три «мертвые петли» под мостом через Волгу…
До линии фронта было почти 500 км пути, где его не только обстреливали зенитки, но и атаковали два МиГ-3 московских сил противовоздушной обороны. Счастливо избежав опасности, Иван Евграфович приземлился на аэродроме подмосковного Клина, в расположении штаба 3-й воздушной армии.
Командующий армией, прославленный полярный летчик Михаил Громов, выслушав подробный доклад «волонтера», принял решение оставить его у себя. За первые полтора месяца Федоров сбил 18 немецких самолетов и уже в октябре 1942 года был назначен командиром 157-го истребительного авиационного полка. Весну 1943-го он встретил уже командиром 273-й авиадивизии. А еще с лета 1942 до весны 1943 года Федоров командовал уникальной группой из 64 летчиков-штрафников, созданной по личному распоряжению Сталина. Тот считал неразумным отправлять пусть даже серьезно провинившихся пилотов в наземные штрафбаты, где они не могли принести никакой пользы, да и ситуация на фронте тогда складывалась так, что каждый обученный и опытный пилот был буквально на вес золота. Но командовать этими «воздушными хулиганами» никто из асов 3 ВА, куда были прикомандированы штрафники, не хотел. И тогда Федоров сам вызвался руководить ими. При том, что Громов наделил его правом расстреливать на месте каждого при малейшей попытке неповиновения, Федоров этим правом не воспользовался ни разу.
В мае 44-го Федоров, добровольно уйдя с должности командира 213-й авиадивизии, не желая заниматься «бумажной», по его мнению, работой, стал заместителем командира 269-й авиадивизии, получив возможность больше летать. Вскоре ему удалось собрать специальную группу, состоящую из девяти летчиков, вместе с которыми он занимался так называемой «свободной охотой» за линией фронта.
После тщательно проведенной разведки группа федоровских «охотников», хорошо знавшая расположение аэродромов противника, обычно к вечеру пролетала над одним из них и сбрасывала вымпел, представлявший собой банку из-под американской тушенки с грузом и запиской внутри. В этой записке, написанной на немецком языке, летчикам Люфтваффе предлагалось выйти на поединок, причем строго по числу прилетевших с советской стороны. В случае нарушения численного паритета «лишние» просто сбивались на взлете. Немцы, разумеется, вызов принимали. В этих «дуэлях» Федоров одержал 21 победу. Но, пожалуй, самый свой удачный бой Иван Федоров провел в небе над Восточной Пруссией в конце 1944-го, сбив сразу 9 «Мессершмитов», изготовившихся для атаки Ил-2 и неосмотрительно собравшихся в круг. За все эти яркие достижения ас получил фронтовое прозвище Анархист.
Все летчики «группы Федорова» получили звание Героя Советского Союза, а двое из них — Василий Зайцев и Андрей Боровых — были удостоены его дважды. Исключение составлял только сам командир. Все представления Федорова к этому званию по-прежнему «заворачивались».
В феврале 1945 года немецкое командование, стремясь сдержать наступление советских войск на Берлин, перебросило теперь уже с Запада на Восток около 500 истребителей. Но «разогнавшийся каток» было уже не остановить.
В последний год войны Люфтваффе столкнулись с проблемами советских ВВС времен начала войны. Уровень подготовки молодых пилотов был удручающе низок — всего 50 часов налета в учебных подразделениях против 300 часов «образца» 42-го. Новобранцы практически тут же отправлялись в первый самостоятельный боевой вылет, очень часто становившийся последним. Из рук вон плохим было также и снабжение горючим. Впрочем, качество немецких истребителей по-прежнему оставалось очень высоким.
В конце войны немцы летали на «Мессершмитах» Bf-109G 10, G-14 и K-4, а также на особенно удачном FW-190 D-9 «Дора». Все эти истребители развивали скорость до 700 км/ч и благодаря отличным ТТХ давали опытным пилотам возможность добиваться успеха в условиях огромного численного превосходства противника, а новичкам — оторваться от преследования.
Люфтваффе до самого финала не утрачивали своей эффективности, достаточно сказать, что потери советских ВВС в 1945 году составили около 2 000 истребителей, а Люфтваффе — около 1 000.
И все же в мае 1945-го советская военная авиация, ставшая к тому времени организованной и умелой боевой силой, праздновала заслуженную победу над лучшими летчиками в мире. Пилоты Люфтваффе были беспощадными, но хорошими учителями. Ученики же, как это часто бывает, превзошли своих учителей, хотя последние взяли за это обучение слишком высокую плату.
Во всех крупных воздушных сражениях середины и конца войны активное участие принимал один из наиболее выдающихся летчиков-истребителей второй мировой войны, самый результативный пилот Люфтваффе Эрих Хартманн из JG-52, одержавший на Восточном фронте 352 победы.
Попав на фронт в октябре 1942-го, будучи 20 лет от роду, свою 150-ю победу он одержал уже через год. Хартманн сумел довести до совершенства основной тактический прием, присущий немецким истребителям, — внезапную атаку противника. Сам он атаковал, как правило, только в том случае, если для этого были благоприятные условия, всячески стараясь не ввязываться в маневренные бои, так называемые «собачьи свалки». Как говорили в Люфтваффе, он был из тех, кто предпочитал летать «головой», а не «мускулами». Хотя и в «мускульном» стиле пилотирования с Хартманном могли сравниться очень немногие. В учебном подразделении управлять боевым истребителем его учил чемпион Германии по высшему пилотажу Эрих Хохаген.
Эрих Хартманн стремился сделать свои действия максимально эффективными и, как никто другой, преуспел в этом: «Меня никогда не заботили проблемы воздушного боя. Я просто почти никогда не ввязывался в поединок с русскими. Моей тактикой была внезапность. Забраться повыше и по возможности зайти со стороны солнца… Девяносто процентов моих атак были внезапными и заставали противника врасплох. Если я добивался успеха, то быстро уходил, делал небольшую паузу и вновь оценивал обстановку…»
Еще будучи в учебных подразделениях, Хартманн отличался редкими способностями в воздушной стрельбе, практически всегда перекрывая установленные нормативы. А во время боевых действий для него не составляло особого труда поразить цель с 300 метров, хотя излюбленной его дистанцией было расстояние «пистолетного выстрела», а именно 50 — 70 метров. Поэтому его истребитель по крайней мере пять раз повреждался отлетающими обломками его «жертв», а Хартманн был вынужден идти на посадку. Вообще, это «упражнение» он проделывал за войну в общей сложности 15 раз, но всегда только из-за поражения его самолета зенитным огнем, чужими обломками или в результате технических неисправностей. Другим же истребителем Эрих Хартманн не был сбит в бою никогда, и ни разу за всю войну он не получил ни одного ранения. Правда, после одной из своих посадок «на брюхо» он попал в плен, но почти сразу же сумел бежать.
Огромную роль в военной карьере Хартманна сыграл его первый фронтовой учитель, фельдфебель Эдмунд Россман (93 победы), к которому Эрих «распределился» в качестве ведомого. Вот, как сам Хартманн вспоминал тогдашний свой «курс молодого бойца»: «Чувство свободного полета в условиях боя развивается довольно поздно. Управление самолетом уже не стоит на первом месте. Мысли настраиваются на новые требования, и тогда ты начинаешь видеть самолеты противника. Но если летчик, к которому тебя прикрепили ведомым, не дает тебе развивать эти качества, тебя обязательно собьют… Я был мальчишкой, слепым, как только что родившийся котенок. Позже я не мог себе представить, что было бы со мной, если бы меня послали в первый боевой полет с невнимательным и безразличным к судьбе молодого летчика ведущим. А таких у нас было много. Россман не только провел меня через этот критический период, но также обучил основам техники выполнения внезапной атаки, без которой я при условии, что меня самого до этого не сбили, стал бы самым обычным летчиком».
Впоследствии, уже будучи удостоенным в числе всего 9 пилотов Люфтваффе высших военных наград рейха — Рыцарского креста с Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами, Эрих Хартманн больше всего гордился тем, что за всю войну не потерял ни одного ведомого.
Долгое время Хартманн летал на «Мессершмите», нос которого был разрисован узором из черных лепестков, похожих на тюльпан. Кстати, фронтовым прозвищем Хартманна было Буби, или Детка, полученное им за откровенно мальчишескую внешность. Впрочем, за голову этого Детки советское командование обещало денежную премию в 10 000 рублей, получить которую не суждено было никому…
За время боев на Кавказе, Украине, в Румынии, Венгрии и Чехословакии Эрих Хартманн совершил 1 425 боевых вылетов и принял участие в 825 воздушных боях.
В мае 1945 года, сдавшийся вместе с другими пилотами JG-52 в плен к американцам, он был передан советским властям. Проведя в сталинских лагерях 10 лет, он вернулся домой в октябре 1955 года. А в 1957-м, пройдя в США курс обучения пилота реактивной авиации, поступил на службу в ВВС ФРГ и много лет командовал лучшей истребительной эскадрой Бундеслюфтваффе —
JG-71 «Рихтхофен». Эрих Хартманн вышел в отставку в 1970-м в звании оберста (полковника). Умер самый результативный ас второй мировой войны в 1993 году.
Максим Моргунов

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *